Ирзабеков Фазиль
7 МАРТА — ПАМЯТЬ ОБРЕТЕНИЯ МОЩЕЙ БЛАЖЕННОЙ МАТРОНЫ МОСКОВСКОЙ
Живёт в столице России удивительная очередь. Опытный глаз не спутает её ни с какой другой, да таковых у нас попросту и нет.
Кого здесь только не встретишь: «церковные» женщины с книжечками-акафистами в руках, тихо бубнящие текст, мирно соседствуют с облачёнными в облегающие джинсы модницами, степенные священники, прибывшие утренним поездом из дальних своих приходов – с робкими пареньками, возможно, переступившими церковную ограду впервые в своей жизни, а модницы в мини – с усталыми бабушками на больных ногах. Если ж вглядеться ещё пристальнее, то нельзя не обратить внимания и на то, что здесь непривычно много «не русских», чего не встретишь в иных храмах и монастырях; они сосредоточены так же, как и все остальные, в предвкушении заветного свидания с той, к которой сегодня всё-таки прилетели, приехали, пришли, дошли, приковыляли…
Поразительно, но здесь никто никого не «строит», не делает замечаний, не гонит прочь, — как бы нетрадиционно не выглядел сегодняшний паломник. Словно все они накануне, перед самым приходом в эту обитель, внимательно перечли житие святой равноапостольной Марии Египетской, а потому твёрдо убеждены в том, что если Господь не хочет, чтобы кто-то недостойный вошёл в Его Дом, так и не попустит: подскочит температура, вывихнется нога, кончатся билеты на поезд, да мало ли…
Здесь, в этих монастырских стенах, не властны ни время года, ни капризы московской погоды, ни время суток. Лишь одна нескончаемая очередь, участников которой роднит ещё и то – если приглядеться – что почти у всех в руках букеты живых цветы. А ещё – то непередаваемое выражение лица, то скрытое волнение, та внутренняя сосредоточенность в предвкушении заветной встречи, к которой они так долго шли в своей жизни, и от которой их отделяет теперь совсем немного времени.
Это потом они будут рассказывать об этих часах ожидания – соседям по купе, в междугородных автобусах и дальних электричках, прихожанам своих храмов, соседям по дому и сослуживцам, приятельницам на лавочках, да мало ли – как о времени, наполненном какими-то им одним видимыми тайными знаками и удивительной радостью, а ещё откровенно по-детски удивляться встреченным ими москвичам, которые так и не удосужились, проживая в этом городе свою неповторимую жизнь (вот диво так диво!), ступить за ограду этого монастыря, осенённого Покровом Самой Богородицы, что – по столичным-то меркам – буквально в нескольких шагах от Таганки. Как же вы так, как же… долго ещё будут недоумевать, сокрушённо покачивая головами.
Возможно, они сами не раз задавали этот вопрос себе: а надо ли обязательно приезжать к святым мощам? Из Урала и Восточной Сибири, дальнего Подмосковья, Америки… можно ведь молиться и перед иконкой. Так хочется предельно честного ответа, а потому попробую всё же о себе. Тогда, много лет назад, еле дождавшись утра после бессонной ночи, проведенной за чтением книги о матушке, подаренной сотрудницей, утра, наполненного радостной решимостью ехать к ней тотчас же, как только рассветёт. И поехал, и испытал это удивительное чувство… Господи, ведь как боялся потом, что оно уже не повторится, что это только в первый раз и стало, возможно, результатом истончённости нервной системы из-за неурядиц на службе, да вдобавок ещё и ночи без сна накануне. А потому во все последующие годы, после очередного посещения… вот написал слово «посещения», и оно кольнуло такой своей неуместностью, таким отсутствием тепла и жизни по отношению к ней, такой теплой и живой. Да нет, конечно же, не посещения, а встречи. Так вот, после каждой новой встречи это – такая радость! – не проходит. Попытаюсь пояснить, если, конечно, получится. Помню впервые, только подошёл к заветным монастырским вратам, только перекрестился… и тут такой спазм в горле и …чувство стыда, и больно и сладко сжалось сердце, совсем как в далёком детстве, пахнуло вдруг таким чистым материнством, такой любовью, впору было задохнуться от слёз: хороших, покаянных. Это неизменное чувство жгучего стыда случается здесь со мною всякий раз. Такое, почти осязаемое физически, её присутствие – той, что так тебя любит, а потому свято веришь, что будешь утешен ею и на сей раз. И эти слёзы теперь оттого, что как же ты смел подумать о том, что она, да не утешит тебя, оставит своей любовью. Сомнения же твои от неумения любить по-настоящему, а потому всякий раз испытываешь смятение при виде этого живого, не иссякающего человеческого потока: найдётся ли тебе, никчёмному, место в её бесконечных заботах? Как и во все прошлые разы, оно – твоё, его никто не занял, да матушка и не позволит этого. Эх ты, маловерный! Господи, как все мы нуждаемся в этой любви! Твоей великой Любви, явленной нам через дивных Твоих угодников.
И всякий раз – на твой скромный букетик – большущая охапка цветов и улыбки служительниц: «Это Вам от матушки!» Мне? Опять? Господи, за что!? Это снова кричит моя душа, кричит мне, так и не осознавшему, что, когда «за что» — это как раз и не любовь. И снова слёзы. И такой праздник, такой Иерусалим!
Вот и тянется к ней, родимой, нескончаемый поток разных людей, и для каждого находит матушка утешение. Когда-то, помню, даже позволил себе шутку: «Ты её, родимую, только попроси. А там уже смотри на секундную стрелку часов. Такая скоропослушница!» Просто так уже было со мной. Ну, может, и не на секундную, на минутную. То, что тебе не полезно, не случится, не жди. И это тоже урок. Тоже благодеяние. Когда осознаешь, наконец, что запертая, как тебе казалось, дверь, в которую ты так долго и упрямо бился головой, – лишь дорожный знак, который ты не удосужился до сей поры разглядеть, — а вовсе не повод для отчаяния. Как много здесь не христиан! Пока не христиан. Потому как сбывающиеся просьбы их (а иначе не ходили бы, не простаивали здесь долгими часами) – живое свидетельство для них о величии Бога Живаго, пред которым денно и нощно предстательствует неусыпная наша молитвенница. А потому велик Господь, к Которому приводит она так много людей, оказавшихся здесь поначалу, как и многие из нас, по своим извечным житейским невзгодам, возможно, и не помышляющих ещё вчера об истиной вере!
Вот пишу эти строки, а цветы от матушки приветливо взирают на меня из хрустальной вазы, а над головой её иконка и фотография. И мне так важно ни в чём не погрешить сейчас, не написать ни единого суетного словца, не допустить ни единой фальши. Потому как ей ведомо, верую в это свято, всё, чем я живу, ведь матушка любит меня. И даже то, о чём пишу сейчас, когда уже полночь за полночь. У неё, родимой, по-прежнему хватает времени и любви на всех. И на меня, грешного.
Ведь она одна у нас такая, Матронушка, блаженная московская старица…
Из книги «Всё, что имею…»